Самый матерный стих, Матерные стихи, нецензурные стихи с матом
Чувства в кулак, волю в узду! Когда ж вновь сядем вчетвером С б ядьми, вином и чубуками? Ебёна мать в своём лишь смысле не кладётся, А в образе чужом повсюду кстати гнётся. Наша жизнь — простыня да кровать. Помощник поэта онлайн.
Если б было что сказать. Гдз 8 класс Ето надо учить и читать в школе еще с 1 класса. Школота Я стану директором школы и поставлю в нашу программу эти стихи и заставлю учить наизусть. Баркофф Реалист Матерные стихи не стоит цитировать. Это всего лишь шалости поэтов. NoName Лучшие и главное со всей душой! Не поэт Умеют все пи деть словами — Но лишь поэт пи дит стихами!
Старый Голос: Бог упокой дона Пердилло — Погиб он как воин в бою. Погибла и донна Пизделла На дона Дрочилло хую. Видно победоносное лицо дона Дрочилло. Действие окончено. Медленно опускается занавес. Он в искусстве смыслит столько ж, сколько свиньи в апельсине. Мужики — большие дети.
Крестиянин туп, как сука. С ним до совершеннолетия можно только что сюсюкать». В этом духе порешив, шевелюры взбивши кущи, нагоняет барыши всесоюзный маг-халтурщик. Рыбьим фальцетом бездарно оря, он из опер покрикивает, он переделывает «Жизнь за царя» в «Жизнь. Он берет былую оду, славящую царский шелк, «оду» перешьет в «свободу» и продаст, как рев-стишок.
Жанр намажет кистью тучной, но узря, что спроса нету, жанр изрежет и поштучно разбазарит по портрету. Вылепит Лассаля ихняя порода; если же никто не купит ужас глиняный — прискульптурив бороду на подбородок, из Лассаля сделает Калинина.
Близок юбилейный риф, на заказы вновь добры, помешают волоса ли? Год в Калининых побыв, бодро бороду побрив, снова бюст пошел в Лассали. Вновь Лассаль стоит в продаже, омоложенный проворно, вызывая зависть даже у профессора Воронова. По наркомам с кистью лазя, день-деньской заказов ждя, укрепил проныра связи в канцеляриях вождя.
Сила знакомства! Сила родни! Сила привычек и давности!
Только попробуй да сковырни этот нарост бездарностей! По всем известной вероятности — не оберешься неприятностей. Рабочий, крестьянин, швабру возьми, метущую чисто и густо, и месяц метя часов по восьми, смети халтуру с искусства. Прощай, холодный и бесстрастный Великолепный град рабов, Казарм, борделей и дворцов, С твоею ночью, гнойно-ясной, С твоей холодностью ужасной К ударам палок и кнутов.
С твоей претензией — с Европой Идти и в уровень стоять. Тебе воздвигну храмы многи И позлащённые чертоги Созижду в честь твоих доброт, Усыплю путь везде цветами, Твою пещеру с волосами Почту богиней всех красот. Парнасски Музы с Аполлоном, Подайте мыслям столько сил, Каким, скажите, петь мне тоном Прекрасно место женских тел? Уже мой дух в восторг приходит, Дела ея на мысль приводит С приятностью и красотой.
Ея пещера хоть вмещает Одну зардевшу тела часть, Но всех сердцами обладает И всех умы берёт во власть. Куда лишь взор и обратится, Треглавый Цербер усмирится, Оставит храбрость Ахиллес, Плутон во аде с бородою, Нептун в пучине с острогою Не учинят таких чудес. Юпитер громы оставляет, Снисходит с неба для нея, Величество пренебрегает Приемет низкость на себя; Натуры чин преобращает, В Одну две ночи он вмещает, В Алкменину влюбившись щель.
Из бога став Амфитрионом, Пред ней приходит в виде новом, Попасть желая в нижну цель. Плутон, пленённый Прозерпиной, Идёт из ада для нея, Жестокость, лютость со всей силой Побеждены пиздой ея.
Пленивши Дафна Аполлона, Низводит вдруг с блестяща трона, Сверкнув дырой один лишь раз. Вся сила тут не помогает, В врачестве пользы уж не знает, Возводит к ней плачевный глас. Представь героев прежних веков, От коих мир весь трепетал, Представь тех сильных человеков, Для коих свет обширный мал, — Одной ей были все подвластны, Счастливы ею и бесчастны, Все властию ея одной На верх Олимпа подымались И в преисподню низвергались Ея всесильною рукой.
Где храбрость, силу и геройство Девал пресильный Геркулес, Где то осталось благородство, Которым он достиг небес? Пока он не видал Амфалы, Страны от взору трепетали, Увидя, Тартар весь стенал.
Пизда ея его смутила, Она оковы наложила, Невольником Амфалы стал. Представь на мысль плачевну Трою, Красу пергамския страны, Что опровержена войною Для Менелаевой жены. Когда бы не было Елены, Стояли бы троянски стены Чрез многи тысячи веков, Пизда ея одна прельстила, Всю Грецию на брань взмутила Против дарданских берегов. Престань, мой дух, прошедше время На мысль смущённу приводить. Представь, как земнородных племя Приятностьми пизда сладит.
Она печали все прогонит, Всю скорбь в забвение приводит, Одно веселье наших дней! Когда б её мы не имели, В несносной скуке бы сидели, Сей свет постыл бы был без ней. Будь мне наставником в насмешливой науке, Едва лукавый ум твой поимает звуки, Он рифму грозную невольно затвердит И память темное прозванье сохранит. Блажен Фирсей, рифмач миролюбивый, Пред знатью покорный, молчаливый, Как Шаликов, добра хвалитель записной, Довольный изредка журнальной похвалой,.
Невинный фабулист или смиренный лирик. Но Феб во гневе мне промолвил: будь сатирик. С тех пор бесплодный жар в груди моей горит, Браниться жажду я — рука моя свербит. Клим пошлою меня щекотит остротой.
Кто Фирс? Ну можно ль комара тотчас не раздавить И в грязь словцом одним глупца не превратить? Примечание: данное произведение является черновым, неоконченным продолжением послания Вяземскому. Ебёна мать не то значит, что мать ебёна, Ебёной матерью зовут и Агафона, Да не ебут его; хотя ж и разъебать, Всё он пребудет муж, а не ебёна мать! Ебёна мать ту тварь ебёну означает, Из бездны коея людей хуй извлекает.
Вот тесный смысл сих слов; но смысл пространный знать Не может о себе сама ебёна мать! Ебёна мать в своём лишь смысле не кладётся, А в образе чужом повсюду кстати гнётся. Под иероглиф сей всё можно пригибать, Синонима есть всем словам ебёна мать.
Ебёна мать как соль телам, как масло каши, Вкус придает речам, беседы важит наши. Ебёна мать тогда вставляют люди вскоре, Когда случается забыть что в разговоре; Иные и святых не вспомнив, как назвать, Ткнув пальцем к лбу, гласят: как бишь, мать?
Ебёна мать ещё так кстати говорится, Когда разгневанный с кем взапуски бранится; Но естьли и любовь надлежит оказать, То ж, но нежней скажи: А! Как Вам не стыдно о представленных к Георгию вычитывать из столбцов газет? Знаете ли Вы, бездарные, многие, думающие нажраться лучше как, — может быть, сейчас бомбой ноги выдрало у Петрова поручика?.. Если он приведённый на убой, вдруг увидел, израненный, как Вы измазанной в котлете губой похотливо напеваете Северянина!
Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?! Я лучше в баре буду подавать ананасную воду! Он в искусстве смыслит столько ж, сколько свиньи в апельсине. Мужики — большие дети. С ним до совершеннолетия можно только что сюсюкать». В этом духе порешив, шевелюры взбивши кущи, нагоняет барыши всесоюзный маг-халтурщик. Рыбьим фальцетом бездарно оря, он из опер покрикивает, он переделывает «Жизнь за царя» в «Жизнь за товарища Рыкова».
Он берёт былую оду, славящую царский шёлк, «оду» перешьёт в «свободу» и продаст, как рёв-стишок. Жанр намажет кистью тучной, но узря, что спроса нету, жанр изрежет и поштучно разбазарит по портрету. Вылепит Лассаля ихняя порода; если же никто не купит ужас глиняный — прискульптурив бороду на подбородок, из Лассаля сделает Калинина. Близок юбилейный риф, на заказы вновь добры, помешают волоса ли? Год в Калининых побыв, бодро бороду побрив, снова бюст пошёл в Лассали.
Вновь Лассаль стоит в продаже, омоложенный проворно, вызывая зависть даже у профессора Воронова. По наркомам с кистью лазя, день-деньской заказов ждя, укрепил проныра связи в канцеляриях вождя. Сила знакомства! Сила родни! Сила привычек и давности! Только попробуй да сковырни этот нарост бездарностей! По всем известной вероятности — не оберёшься неприятностей. Рабочий, крестьянин, швабру возьми, метущую чисто и густо, и месяц метя часов по восьми, смети халтуру с искусства ».
Здесь по ночам монашки Снимают с Христа штаны ». Не пришла ты ночью, Не явилась днём. Сладкой влагой плодов вспотела, кольца ягод в твоих сосках. О алый бархат губ и губ! Не могу!!! Ах пора ты моя живая! Я стою никому не нужен, Одинокий и пьяный, один. А хорошего в жизни мало, Боль не тонет в проклятом вине, Даже та, что любил, перестала Улыбаться при встрече мне. А за что? А за то, что пью я, Разве можно за это ругать, Коль на этой на пьяной планете Родила меня бедная мать.
Месяц рожу полощет в луже, С неба светит лиловый сатин ». Наша песня с тобой не сживётся. Жаль, что в детстве тебя не пришлось Утопить, как ведро в колодце.
Хорошо им стоять и смотреть, Красить рты в жестяных поцелуях, — Только мне, как псаломщику, петь Над родимой страной «аллилуйя». Оттого-то в сентябрьскую склень На сухой и холодный суглинок, Головой размозжась о плетень, Облилась кровью ягод рябина.
Оттого-то вросла тужиль В переборы тальянки звонкой. И соломой пропахший мужик Захлебнулся лихой самогонкой ». Как же быть, как же быть теперь нам На измызганных ляжках дорог? Полно кротостью мордищ праздниться, Любо ль, не любо ль, знай бери. Скоро заморозь известью выбелит Тот посёлок и эти луга. Никуда Вам не скрыться от гибели, Никуда не уйти от врага.
Вот он, вот он с железным брюхом, Тянет к глоткам равнин пятерню, Водит старая мельница ухом, Навострив мукомольный нюх. И дворовый молчальник бык, Что весь мозг свой на тёлок пролил, Вытирая о прясло язык, Почуял беду над полем ». Гармонист пальцы льёт волной. Пей со мной. Излюбили тебя, измызгали, Невтерпёж! Что ж ты смотришь так синими брызгами? Или в морду хошь? В огород бы тебя, на чучело, Пугать ворон. До печёнок меня замучила Со всех сторон. Сыпь, гармоника!
Сыпь, моя частая! Пей, выдра! Я средь женщин тебя не первую, Немало вас. Чем больнее, тем звонче То здесь, то там. Я с собой не покончу. Иди к чертям. К Вашей своре собачей Пора простыть. На проклятой гитаре Пальцы пляшут твои вполукруг. Захлебнуться бы в этом угаре, Мой последний, единственный друг. Не гляди на её запястья И с плечей её льющийся шёлк. Я искал в этой женщине счастья, А нечаянно гибель нашёл. Я не знал, что любовь — зараза, Я не знал, что любовь — чума.
Подошла и прищуренным глазом Хулигана свела с ума. Пой, мой друг. Навевай мне снова Нашу прежнюю буйную рань. Пусть целует она другова, Молодая, красивая дрянь. Ах, постой. Я её не ругаю. Я её не кляну. Дай тебе про себя я сыграю Под басовую эту струну. Льётся дней моих розовый купол. В сердце снов золотых сума. Много девушек я перещупал, Много женщин в углу прижимал. Так чего ж мне её ревновать. Так чего ж мне болеть такому. Наша жизнь — простыня да кровать. Наша жизнь — поцелуй да в омут.
Пой же, пой! В роковом размахе Этих рук роковая беда. Не умру я, мой друг, никогда ». Нет, бога ради, Позволь мне сзади ». Говорят, не подобает Дундуку такая честь; Почему ж он заседает? Не отличился в жарком деле Непостоянный генерал. Ни наша жизнь, ни наша кровь Её души не тронет твёрдой. Слезами только буду сыт, Хоть сердце мне печаль расколет. Мы пили — и Венера с нами Сидела, прея, за столом. Полон злобы, полон мести, Без ума, без чувств, без чести, Кто ж он?
Скажи теперь, мой друг Аглая, За что твой муж тебя имел? В ответ бедняга равнодушно: — Я?
