Фанайлова елена стихи, Русская версия
Не отворачивайся, ибо не стереть Всего, что так неистово мерцало, Печальных строк, что различимы лишь на треть, Печальных строчек, несмываемых нимало. Понравилась книга? И если существует благодать, Как чистый спирт и пломба злата высшей пробы, За это, примадонна, можно все отдать, Не заговаривая, как цыганка, зубы.
Словно душу отбирают, Словно сердце достают. Замерзают, замирают, Глухо вдалеке рыдают И мучительно поют. Будто смерти предают. Ты как дерево ночное, Ты чудовище ручное, Бьющееся на груди Всей сердечною листвою.
Я молю: не уходи. Не покинь меня до смерти Ни в безумье, ни в тюрьме, Не оставь меня во тьме, Не оставь меня на свете. Вечно думай обо мне. Что мне сделать, чтобы легче, Не больнее умирать?
Проводник Аида, певчий, Кормчий, переводчик, - легче Разве может врать? Разве может пленник, данник, Разгадав судьбу свою, Жить, как сторож и охранник, Бездны на краю? Никого я не виню. Только голову склоняю, Только воздух обнимаю, Берегу, храню. Вот твоя любовь, дитя, любовница, Женщина, лишенная отваги. Смерть, как полоумная чиновница, Ходит по пятам, бормочет, путает бумаги.
Ходят силы, тучи поднебесные, Ходят люди, встанут между нами, Сновидения, судьбы часы бесчестные, Города с их алкоголем и огнями. Ты уйдешь - умру, и эта истина Затмевает силу меж мирами. Маленький романс, простая песенка, Спетая столь многими и ране. Что мне ждать от тебя, что мне делать с тобой, Непроглядная ночь на щеке восковой, О, больная любовь, твой воздушный конвой, Чьи солдаты поют невпопад, вразнобой.
Жизнь проходит как сон, как дурное кино. Как рассказы попутчика в дальнем купе. Подступает, отхлынет, светло и темно, И шумит, как деревья, в своей высоте. Где кончается смерть, на ее берегах, Где любовные песни, как гибельный вой, Ты лежишь навсегда у меня на руках, Утыкаясь в колени мои головой.
Будто теплится свечка, зимняя звезда, Будто кто-то поет навсегда, Расстается, молчит, как вода. Будто тонкая свечка в церковке зимой, По-над трудной могилой, равнодушной тюрьмой, Где сгорает и дрогнет возлюбленный мой.
По-над тонкой порошей, да над первым ледком, В синеве, высоте - что горит угольком Над мирами любви, над людским очагом? Отпусти, я пойду, я тебя не держу, На пустом перекрестке тебя подожду. Там невидимый крест на груди положу. Фрида сидит королева, шали, брошки, цветы в волосах, Слезы ее, медальоны, браслеты, бусы, вышивки, ленты, подвески, бахрома, Мертвые куклы при ней, в изголовье портреты retratos вождей, Фрида в корсете сидит, в коросте сидит, Ее постель зарастает травой Трава растет из ее головы Диего с Марией Феликс.
Фрида одета как мальчик, ее папироски, камни, кристаллы, слюда, Обезьянка ее обнимает, ее попугаи, утопленницы в волосах, Звезды у ней в ушах, зеркала в саду, кружева, Кадавры, олени, собаки странных пород, Мертвый царевич Димас Ангелы на сердечных качелях, пробивших ей грудь Фрида с Люсьенной Блох Фрида с Eva Frederik Фрида в доме его супруги Лапе Марин Фрида в люльке, Диего скорбит, марьяж, marriage.
Две Фриды, Фриды две. Медленный, замедленный, черно-белый Берлин. Черный снег в воздухе, а на земле белым- Бело от ангельского пуха, лебединого пера. Улицы пустынны. Ангелы бесстрастны.
Человек неумолим. У него в груди дыра. Телефон откликнется окрестному ворью, Потенциальному убийце, золотому юнкерью, Блефовому трефовому королю. Хочется произнести "люблю", звучит "убью". Гигиеническое порно, музыкальный автомат. В небе над людьми невидимый канат.
Тающий плакат, железо, тлеющий листок. Полицейских ангелов серебряный свисток. Депардьи Был ее незадачливым отцом, Папашей, где он, герой, как бы погиб, Спился, изгнан с работы, вполне забыт, Великий композитор Г. Никакого катарсиса, чувства вины, настоящей жестокости.
Это тебе не Русь. Ну, потом там все обнялись. А название фильма выветрилось из головы. Над нею вспышками мгновений Стояли темные года, Открытки ангелов, слюда, И облака, как города Прозрачной карты, пролетали И выраженье черт меняли, И постепенно заметали Свои дороги в никуда. Стояли целые века. То шли, как богова рука В глуши Сикстинского плафона, Как все Сивиллы, свитки их и стоны. Она спала, ей снилось: смерти нет. Но тут прочла: Kalabukhov is dead.
Записка брата возле телефона. Актер Калабухов, в театре звали "Дед". Они с женой уехали чуть месяц На юг, ангажемент был на сезон Сначала дан. Гастроли, пресса - взвесив Почти что все, рискнули. И озон Другой страны теперь глотает он. Романтика, Мюссе, - в репертуаре Теперь один чудовищный пробел. Почти что поклонялись этой паре - Калабухов и Когут. Он любил Ее, подобную григорьевской гитаре, Слегка расстроенной, - но весь размах, тоска И рашен крейзи в полном развороте, Стриптиз в стыде ночного кабака, - Но в этот миг она казалась не из плоти, И жизнь являлась сразу, коротка.
И Анашевич написал им "Калиостро". И плакали земные пузыри. Она любила слово "авангард", Пластический театр и Пину Бауш, Французы не сходили с языка. И молодой тапер - ее коронка. И репетиции у Виктюка. Она звонили из Геленджика И плакала, о помощи просила, Кричала, никого не дождалась, Кого и собственная жизнь перекосила, Кому и собственная смерть не удалась.
Но почему я говорю "была"? Девичий страх за то, что с нею сталось? Такая дрянь, безумная юла, Всегда рыдала или до смерти смеялась. Есть, боги, истерия цеховая, Есть мученики, пленники ея, Что не дают их любящим житья, Особого внимания желая, Букет из раздраженья и нытья. Но ужас в том, иль то насмешка злая, Что есть средь них действительно дитя Одно-другое - как я распознаю? Чье царство не сейчас и недоступно, А здесь они - как бабочки в плену.
И ласки требовать у них преступно. И я себя за тупость прокляну. Так больше не сказали б ни о ком. Плохая связь была с Геленджиком, К тому же у нее срывался голос. Подробности узнали мы потом: Жара и предстоящие гастроли, Осколочная роза алкоголя, Внутри расцветшая чудовищным цветком.
Он очутился в здании пустом, Точнее, бесконечном корридоре Театра, холод чувствуя хребтом. И публика шумит, как только море И публика шумит, за пять минут, Стихая постепенно, до событий: Грозы, трагической любви, кровопролитий. В последней сцене ангелы блеснут. Душа дрожит. На лестнице служебной Горит полуслепой и черный свет. Кто говорил, что смерти больше нет, Стоит в звездах, как Дед-Мороз волшебный На елке, где актеры поутру Глядят в похмелья черную дыру.
Стоит в слезах, зовет, так нежно манит И говорит: "Ну, наконец, премьер. Идем, нас ждут, идем, сегодня станет Твоя карьера лучшей из карьер, И хор потусторонний славу грянет. Взгляни ж на занавес, что облачен и сер: Земля в росе и снеговом тумане.
Душа спала так долго, полно, Что горы двигались во тьме: Океанические волны Во помрачаемом уме. Она спала и вспоминала И тяжкий лепет криминала, И девяносто первый год, И ледяной озноб вокзала. Она спала и ускользала, И выраженье черт меняла, Как облачный, прозрачный флот.
В тот год в Москве явился N-ский, Как Бонапарт и как зима. Его бы лучше звали "женский", Поскольку дамы без ума. Он автор черно-белой книги, И он давно плетет интриги Вокруг новейшего письма.
Они творят о нем легенды, Что стал бы бог и чемпион, Когда б не контрпропаганды Дела, литературной банды Сплошной критический огонь, Когда бы не был он шпионом, Когда б цезурой и пеоном Он сделался бы увлечен.
Его ж материи иные, Страшны, как куклы заводные, Палят огнем, влекут мечом. Мы встретились как чужестранцы, И тут пошла такая масть, И каждый вел такие танцы, Что невозможно, не смеясь, Их вспоминать, и каждый князь Себе казался - вот поганцы! Где здравомыслие? Какие козыри метали - Забыли парни каталог В кафе, и прочие детали, Какую музыку играли Нам в общепите, что за слог Поддерживали эти крали! Зачем все это потеряли, Зачем не в камне и металле Осталось, что не уберег?
Сквозь лианозовские дачи, Через сентябрьское стекло, Чрез горизонт - и дальше, дальше Их сотрясало и влекло. Москва чуть месяц после путча. Когда бы, никого не муча, Возможно жить, - тогда писала, Как будто знала наперед, Что тяжести, какие знала, Как пух против того, что ждет.
Но жизнь звала и воскресала, Как хиромант и кукловод. А через год на том же месте, Сшивая воздуха края, Одной из внеприродных бестий За мной летела смерть моя. Тому имеется свидетель.
Она не склонна вспоминать Ни виражей, ни мертвых петель, Ни миражей, и как отметил Сотрудник "Дейли-Коммерсантъ", Одной удобней ей, чем в свете, Чем олицетворять десант. Так говорил балетный критик, Истерик, пессимист и нытик, Величина, интересант. Тогда вишудха открывалась, Володя навсегда бросал, Тогда звезда во лбу являлась Инь-янь, и я ее боялась, Как Кастанеда описал,.
Тогда, когда меня оставил Рассекший душу до кости, И крыша двигалась без правил, Сметая на своем пути Все загражденья и мосты, Все наважденья и персты, И генерал меня представил К наградам - не произнести. И Катя мне дала больничный. И по вопросу жизни личной С начальством вяло говоря, Я понимала: врач приличный Во мне воспитывался зря. И я лгала от фонаря. Второе: N-ский стал вампиром, Придя ее поцеловать.
Луна стоит над целым миром, Над Лиговкой, сияя дырам. Мы начинаем воевать. Поскольку здесь мы не впервые, То помним флаги боевые И все ошибки и узлы, И траектории кривые. Но те персоны роковые Скорей печальны, нежли злы. Здесь память мало помогает, Скорее, просто ум сдвигает. Сей дух насильственный, военный, Для русских столь обыкновенный, Который и саму любовь Способен превратить в сраженье - Сердцебиенье, головокруженье, Из тела рвущуюся кровь, -.
Сей подозрительный, коварный, Который надо тьмой нетварной Архистратиг и рулевой, Чьи ангелы закроют лица, И внемлет мертвая столица Одной лишь пляске пулевой, И на отметке нулевой Горючее, и где больница, И над какою головой Щебечет стрижки мастерица?
И звуковой, и болевой Пороги - только то, что мнится. И не решить посредством блица Роман военно-полевой. Он напугал меня, не скрою, Как всякий истинный колдун. Мне жаль не самого героя, Он жив и совершенный лгун, И уж никак не героиню: За что боролась, обрела, Теперь в глазах холодный иней, В ушах звонят колокола, - Но только силу, что порою Является жужжаньем роя, Как отдаленный рокот струн, Как нескольких затменье лун.
Как гибель воинского строя, Как радио и моря шум, И перекашивает ум. А года за три до явлений, Что жизнь мою переместят, Романтики последний гений, Арбенин, пьеса "Маскарад" Был в Ленинграде, как Евгений, Которых топит, как котят, Столица силой наводнений Во дни тревог, во дни гонений, Во дни астральных катастроф, Во дни немыслимых падений, Как помнит ангел этих строф.
На Герцена, найдя цыганку, Володя смог уговорить Непревзойденную поганку Колечко мне заговорить, И подарил же по приезде, Чтобы ни шагу от него, Чтобы, забыв о темной бездне, Любила только одного. Заговоренная вернулась На место заговора, но Какой насмешкой обернулось Твое цыганское кино! Как раз на Герцена, к агентству Пройдя, столицы совершенству Внимая, как оглашена, Остановилась. Времена Остановились. Дальше - тишина. Глухонемое потрясенье Расколотого существа Не ждет иного объясненья - Ничем, ничем, пока жива.
Оно не может быть спасеньем, Оно грозит убить, едва Возникнув. Вот и средостенье Пылает, что твои дрова. Оно страшней, первостепенней Судьбы, любови и родства. И только нелюдским терпеньем Здесь никакого колдовства, Оно бы было упрощеньем Ты возвратишь ему права На свет и перевоплощенье, На несказанные слова И на развязку и прощенье.
На всю неточность мастерства. Шахматы твои судьба смахнула рукавом. Вот вдали любовь, бледна, проходит и молчит, Горько помавает опустевшей головой. А давно ль летала бурей, молньей шаровой, Демоном вертепа, девой цирковой? Сердце на цепочке, словно ключик и брелок. Помнишь ли трапецию и девочку Суок? Помнишь ли Лютецию и тлеющий снежок? Каждый беззащитен, вероломен, одинок. Что ж они приходят, на руки меня берут, Тихо так бормочут, убаюкивают, врут?
Не освободиться никому их этих пут. Ангелы предместий, наркоманские дела, В огненных доспехах, раскаленных добела, Все это тебя уж не достанет никогда,.
Каждый мореплаватель и юный офицер, Принцы поднебесья, господа небесных сфер, Призраки зенита, покровители чудес, Те, кого ты хочешь видеть, кто навек исчез. Кто смотрел, как земля раскрывает свои, Разверзает земные объятья, - Убоится ли он равнодушья земли И дыханья, как мертвые братья? Ни к чему описанья теперь, письмена, Окликания, перечисленья.
И душа молчаливая потрясена Всей бессмысленностию Спасенья, Полнотою беспамятства, млечного сна. Не смотри на меня, я забыла слова, И мои голоса отлетели. Только память колеблется, словно листва, Как Офелия, лилия в теле, Нарушая теченье, мертва. Только пепельный смерч поднимает овраг, Дикой музыкой сопровождаем. Только братья мои говорят на морях: Это гибель, и мы ожидаем. Видишь пепельный грим дорогих пантомим И дебелый балет на пороге Невы.
Будто бабочки-вспышки слепящих равнин. Будто реки могил, будто ночь головы. Будто архистратиги, да нож в голове Мельтешит, как проектор по белой стене. Исчезает столица, и царь на Москве Закрывает глаза в литургическом сне. Дай мне яду, моя дорогая страна. Все равно я лицом упадаю вперед. Завяжи мне глаза, я могла бы сама, Как утративший навыки жизни пилот. Позабудь меня, брось меня в этой пурге, Где имперская флейта и флотский гобой, Надрываясь, бликуют в воде и фольге.
Я не помню, чтоб я говорила с тобой. Вещи выскальзывают из рук, Будто трагический тайный снег. Ныне оставишь меня навек. Ныне забудешь меня, покинь, Как обычную женщину - вестовой. Я никогда не буду с тобой. Навсегда отрекаются цари.
Навсегда проигрывают судьбу. Навсегда выбирают одну. Никогда в мою сторону не смотри. Больше меня не жди. Зеркало пылью не покрывай. Мое отражение уничтожь. Уходи, бормочи, забывай. Голову мне отрежь. Я хочу быть разною ерундой, Уличной грязью, ее водой, Не имеющей очертаний, той Первой встречной восторженной мандой, Ничтожной, завороженной, немой. Не оборачивайся во тьме, Не оборачивайся ко мне.
Я обещаю не убивать тебя во сне. Не превращаться в чудовищ тьмы. Не помрачать умы. Боги разгневаются, возьмут Свои сокровища, дары. Принесут виселицы, топоры, Поменяют судьбу, казнят. Вот оно как обернулось, оно вернулось, Что бы тебе ни пелось, что бы ни мнилось.
Подходила на цыпочках недостижимая зрелость, За плечами которой стояла незримая милость. Говорила: "Пройдет, пройдет, полюбишь убийцу, Вероотступника, клятвопреступника, святотатца. Нечем тебе гордиться, сердце, нечем гордиться, Незачем больше себя блюсти, незачем притворяться. Люди будут плевать тебе вслед, и ангелы устыдятся". Справиться бы, отвернуться, перекреститься. На чайном блюдечке Самара, Как некогда шептал Кузмин,.
Все эти золотые нитки, Натянутые меж людьми, Китайские простые пытки Непостижимой любви, И ты, о жизнь моя, спросонок, И жалость к сердцу твоему, Что, как неистовый лисенок, Грызет трагическую тьму. И хочет вырваться на волю, Бежать, слезами изойдя, И детскому мужскому горю Позволить жаловаться зря, -. О, не предсказывай потерю И горьких слов не говори.
Уже давно открыты двери Кинематографа внутри,. Где бабочка-гипоталамус Себе уж не принадлежит, Забыв, чем некогда являлась, Трепещет, меркнет и дрожит.
Сквозь фиолетовые пятна, Запечатленные тоской: Возьми, возьми меня обратно, В свой простодушный рай мужской, -.
На площади, где многолики Явленья бога в Первомай, Где флагов ледяные блики, В объятия, где многолюдно, Где жить хотя бы день нетрудно, Своей души не отнимай, -. Где Ленинград дрожит как пламя И как осколок восковой, И Св. Морской колоколами Мирволит страсти роковой,. Где за красу большого стиля, За буржуазное тепло Так просто боги отомстили, Легко, насмешливо и зло,. И вместо каменныя рамы Для ослепительного сна Над всей страной, как орифламма, Романтика вознесена.
Судьба земной прекрасной дамы Совсем другой заменена. Идем и мы под эти кровли, Под месмерический закат, Где тень любви и дух торговли, Где императорский каскад. Где кровь терзают ледяную, Аорты сузив полынью. Оставь мне жизнь мою льняную, Где задыхаюсь и ревную, И гибель личную мою. Свет мой в окошко мне больше не светит. Два дня я читаю твои журналы. Как тяжелая вода, стоят выходные. Все уехали, умерли, все родные. Божия Матерь, твои кинжалы. Я задыхаюсь в начале апреля.
Брат за окном старый сад вырубает. Старые яблони, сиреневые дали. Что ж я не вижу, чего не бывает, Что ж я не плачу, как сад вырубали? Никуда не поеду на Страстную неделю: Ни к сумасшедшей Марине в Киев, Где Володин дедушка был раввином, Ни в Ленинград, что, мне сердце вынув, Как монетку, оставил себе половину,. Положил ее блесткой на дно Фонтанки, Напротив церкви, у дома Ленки.
Но хозяйка давно квартиру сменила. Вот и память расплывчата, как чернила. Буду сидеть и смотреть в окошко, Буду лежать, отвернувшись к стенке, Как Володя тому назад лет двенадцать, На четыре года меня моложе. Ни избежать уже, ни убояться Ни судьбы, ни людей, ни иных посланцев. Видимо, так, или примерно, мыслит Елена, Кормит бомжей, проходимцев, не делая в людях различья. И сказал мне Сережа-актер, когда уходила: Не отказывайся, как подавать тебе станут, не сердись и не смейся.
Только пьяный мужик на почте просил "на конвертик". Я забылась, рассердилась, рассмеялась и отказала. И звезда моя невыразимая отлетела. И не быть мне спокойной и дикой, как Игорь в солдатских одеждах. Посади меня ныне за белые шторы, Завяжи узлом занавески. Над землею невидимые танцоры По серебряной ходят леске. Посади меня в комнату, где четыре Госпожи склонятся крылами. За стенами возлюбленный ходит в мире, О, за огненными зеркалами,.
Столь неверной походкой, как бы незрячий, Головой своей поникает, Всею кровию ледяной, горячей Отзывается, окликает. Опусти меня в талую тихо воду, На песок соленый нездешний. Я хочу увидеть свою свободу Уходящей, падшей, кромешной. Не услышится шума мне городского Этой жизни, еще могучей, Ничего своего, ничего людского, Никаких дорогих созвучий.
Утоли меня ныне хотя б движеньем Не ресницы, не колыханьем Риз, не гибнущим отраженьем, Голубиным легким дыханьем, -. Тем, что менее, меньше Твоей горчицы, Меньше веры в Тебя и присных, Ни огня в степи, ни детей волчицы, Невозможней див рукописных.
Дай мне знать, но менее, чем намеком, Колебанием, тенью, бликом О единственном и навсегда далеком, Для земного - пустом и диком. Зачем, Катерина, решили оне, Что ты им должна эту гибель во сне? Душа, словно рыбка, блестит на блесне. Зачем, Катерина, решили они, Сокрывши совет за сплошными дверьми, - За буйные ночи, бессонные дни?
Садовник - пастух - трудовой пантеон - Открыли тебе запредельный неон, Глухой формалин и бездонный капрон,. Мертвецкой тяжелый безграмотный сад, Где души, как пар, над телами стоят, Не в силах уйти, ни вернуться назад,.
Над синею надписью, белым столом, Клеенчатой биркой, застывшим стволом Телесным и лабораторным стеклом,. Древесным застылым, без нежных корней, Постыдным, постылым, а станет родней Железу и камню, но ты - холодней. Смотри: это кафель и мел, Расходная книга, огонь, каломель, Спиртовка и яды, перчатки, металл, В страну асфоделей ведущий портал. А вдруг Подумают: нету протянутых рук У душ, не бывает протянутых мук? Печаль их беспамятна, мысли черны.
Как жаль их! Как будто проехал по груди равнин: Зеленые простыни, черный кармин, Ячейки для лифтов и взлетных кабин. Прощай, моя радость. Не можно живым В те области - знаешь? Где место прямым, Где ждут, кто хотел умереть молодым.
Услышь меня в гуле - о, за таковым Ты ныне сокрыта, родным, ледяным. Покуда звучит кубинская песня, Я буду с тобой танцевать. Покуда звучит аргентинское танго, Я буду с тобой танцевать. Пули в июле и свет над Москвой, Которой ты стал не свой — Я вижу рисунок высокого ранга, Покуда ты сам не свой.
И я говорю тебе как товарищ, Как никогда никому: Верни, если можешь, мне женскую душу, Сводящую ум с ума. Верни, если можешь, мне женскую душу Она далеко зашла. И если ты когда-то захочешь, Мужская душа сама, Я расскажу тебе как товарищ, Как обстоят дела. Моя стоит одна без защиты И ожидает твою, Пока твоя играет на корте Пока твоя идёт на работу Пока твоя глядит в глубокую воду И я скажу тебе, если захочешь, Она где тогда была.
Его ангел говорит её Ангелу: они какие-то воробьи На ветру под дождём. Какие-то никчёмные засранцы. Они совсем не смыслят в деле любви. У них не получаются простые прекрасные танцы. Я устал своего обучать, Бить всем телом об стенку Как теннисный мяч.
У него довольно крепкая голова.
Но мы подождём, Как ты думаешь, эй? Надо нам их как-то согреть, Дать полотенца, выпить винца, Заставить смотреть на воду, огонь. Я не могу их больше переть на себе, У них в голове война. Покажи мне свою ладонь, Офигенную, огненную, как Он. И главное, ангел А, Не бэ. Сможем мы вывести этих детей, Как ты думаешь, ну?
Её ангел говорит его Ангелу: главное, не торопись. Она не может не грустить, А он не может прощать, прощаясь, И прошлое держит их крепко, И они совсем разучились шутить. Что с ними делать, я тоже теряюсь. Ничего патологического, ничего личного. Ну блядь компания идиотов.
Теперь я не знаю, когда мне спать, Всё время приходится жёстко работать. Ангелы не ругаются матом И не могут так рассуждать. Но наши могут.
Наши — реальные русские бандиты. Её ангел продолжает Речь, обращённую к его ангелу: Я знаю, они ужасны, Но не более, чем остальные. Раз мы тут с ними ходим, Нам некуда деваться.
Знаешь, я полагаю, Им нужно время, чтобы догадаться: Они же реальные экстремисты. У них для любви нет в теле места, Равно как и в душе.
Нет, я не могу с ними больше, пиздец вообще. Его ангел отвечает: Знаешь, они уже немного достали. У них головы из резины, сердца из стали. От них отскакивают серебряные пули, И честное слово, Своего я всё время бью, Но он нереальная свинья. Не знаю, как там твоя.
Я потерплю, нихуя. Её ему отвечает: Моя кричит и рыдает ночами. Но ты же знаешь, это мало что значит, Если девушка плачет. Сердце её плохо открывается, И я с трудом сдерживаюсь, Чтоб не вмочить ей хорошую пинчару Прямо в её средостение. Послышится дикий хруст, Последуют ранения И крики из девичьих уст, Но так ей и надо. Пусть не изображает растение В анабиозе, Неопалимый куст. Мне наплевать на её лживые слёзы. Пусть она полюбит его по-настоящему, Как нас учили в школе Для умственноотсталых подростков С отклоняющимся поведением.
Его ангел говорит: Ты не ищешь степень сродства Между ними. У них слишком много ума На двоих, мб, сами разберутся? Её ангел отвечает: пусть в жопу Засунут свои умы. Как они надоели, знаешь, А как же мы? Почему эти лживые суки, Которым так много дано, Берут автоматы в руки И смотрят своё дрянное кино? Нет, это патологически смешно. У них отвратительные привычки. И знаешь, завтра на перекличке Я откажусь участвовать в этом сюжете, И я спорю свои лычки. Он отвечает: держи её, дорогая.
Видишь, твоя идиотка нагая Уже говорит чудеса, И я полагаю, Что это ещё не всё, И я своему как могу помогаю. Она отвечает: если ты так уверен, Буду делать как ты, товарищ. Дай мне свою ладонь, Поднеси к лицу, Я вижу, как ты горишь И остаёшься бессмертным Даже когда наше дело идёт к концу. Елена Фанайлова - все книги автора в одном месте читать по порядку полные версии на сайте онлайн библиотеки LibKing. Отзывы читателей о книге День разлуки.
Стихотворения, автор: Елена Фанайлова. Читайте комментарии и мнения людей о произведении. Елена Фанайлова. Голосов: 9 1. Закладка: Сделать.
Цветные флаги на ветру. Скажи мне, который ты любишь цвет, Не то я сейчас умру. Но она во сне гладит лоб и спинку И дует в висок Со словами: поворотись-ка, сынку.
- Поздравительные Открытки С Днем Прокуратуры
- Строение Животной Клетки И Растительной
- Переселение Запорожских Казаков На Кубань
- Как Сделать Чтобы Обувь Не Воняла
- Самые Удивительные Животные В Мире
- Основная Черта Сони Мармеладовой
- Если Парень После Расставания Сразу Нашел Другую
- Модели Виктория Сикрет 2016
- Если Б Я Имел Коня
- Тенелюбивые Однолетние Садовые Цветы
